Возмездие [= Ангел смерти; Наперегонки со смертью ] - Нора Робертс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я отпустила первую команду поспать. Они начали клевать носом.
– Вы тоже не в лучшей форме, лейтенант. Вина хочешь?
– Нет. Ничего не хочу. – Ева подошла поближе и увидела, что он остановил запись на том моменте, когда Макнаб врезался во входную дверь. – Думаю, он бы не стал вешать такую фотографию на стенку.
– Тогда, пожалуй, не стоит ему пересылать.
– Макнаб боится, что этот тип в Лакшери Тауэрз все отключил. – Она потерла затекшую шею. – Я, признаться, тоже. Он мог это сделать с дистанционного пульта, мог попросить помощника. Из заключения Миры ясно, что ему необходимо как можно чаще выслушивать похвалы, так что, возможно, у него есть партнер. Вероятнее всего – женщина, сильная и властная.
– Мать?
– Может быть. Но нельзя исключать и других вариантов. Ему хочется считать, что это его шоу, где у каждого должно быть свое место.
Ева шагнула к экрану, пристально посмотрела на человека в длинном пальто и шоферской фуражке.
– Очень похоже на театральный костюм, – пробормотала она. – Это еще одна принадлежность игры. Не только маскировка, но это еще и образ – словно идет пьеса, в которой он играет главную роль. Но вот, посмотри, здесь видно, что мы застали его врасплох. Поза изменилась, он явно в панике. Не удержался и сделал шаг назад – инстинктивно отступил. Свободная рука пошла вверх – жест самозащиты. Готова поклясться, что он выпучил глаза.
Ева нахмурилась и наклонилась к экрану.
– Не могу понять, куда он смотрит, – глаз же не видно. Только поворот головы. Может, на Бакстера, который потянулся к пистолету? Или на Макнаба, врезавшегося головой в дверь?
– С этой точки видно обоих.
– Ага. Как тебе кажется, Бакстер похож на легавого? Или на обычного швейцара, который хочет достать рацию?
– Пожалуй, все-таки на легавого, – ответил Рорк. – Посмотри, как он движется. – Он велел компьютеру вернуться на тридцать секунд назад и проиграть эпизод сначала. Комната наполнилась лаем, шумом, и Рорк убрал звук. – Смотри – как по учебнику. Разворот, колени полусогнуты, правая рука тянется к кобуре. У швейцаров рации на поясе, а этот лезет под мышку.
– Но посмотри, как все быстро произошло! Поразительно, что он вообще успел что-то заметить.
– Если он когда-нибудь имел дело с полицейскими и знает их повадки, ему было достаточно. А вот Макнаб не похож на легавого и двигается совсем по-другому… Послушай, а что, если убийца просто-напросто узнал его?
– Макнаб работает только у себя в отделе, он сам мне жаловался. Правда, они оба электронщики, может, где-то пересекались. Черт возьми, надо было мне это предусмотреть! И зачем я его отправила?
– Прекрати себя ругать. Я видел, как ты вела операцию. Все было рассчитано отлично.
– И все-таки я проиграла, – мрачно усмехнулась Ева.
– Игра еще не закончена. Но на сегодня – все. Пора в кровать.
Она собиралась сказать то же самое, но привычка спорить оказалась сильнее.
– У тебя только одно на уме!
– Ты же сама сказала, что вышла замуж ради секса.
Ева засунула руки в карманы.
– Это я сказала, чтобы досадить сексуально озабоченному убийце-маньяку.
– Понятно. Значит, ты вышла замуж не для секса?
– Ну, почему… Секс порой развлекает.
– Но сегодня ночью ты устала и развлекаться не хочешь?
Она лукаво прищурилась.
– Это кто сказал?
Рорк рассмеялся, обнял ее за талию и повел к лифту.
– Дорогая Ева, думаю, ты и в аду будешь с чертями спорить.
– Наверное. – Она зевнула и прислонилась к нему. – Машину, которую он оставил у отеля, увезли на экспертизу, – сообщила Ева, выходя из лифта. – Она взята в аренду и, кстати, оплачена со счета Соммерсета.
– Я изменил все номера своих счетов, – сказал Рорк, когда они улеглись. – Утром сделаю то же со счетами Соммерсета. Теперь ему будет нелегко до них добраться.
– Пока что ничего существенного не обнаружено. Перчатки, несколько волосков, ворсинки с ковра… Сейчас их проверяют.
– Отлично. – Он погладил ее по голове. – А теперь отключайся.
– Боюсь, что он изменит цель, поскольку сегодня промахнулся. – Голос Евы стал тише, глуше, и Рорк прижал ее к себе. – Скоро – новый раунд…
Рорк подумал, что она права. Но сейчас – не до этого. Пусть как следует выспится.
Патрик Мюррей был пьянее обычного. Он никогда не считал себя поборником трезвости, но до свинского состояния старался не напиваться. Однако сегодня, когда клуб «Русалочка» в три часа ночи закрылся, он был именно в таком состоянии.
Жена ушла от него. Снова ушла…
Лоретту он любил со всей страстью – правда, порой бутылочку «Джемисона» любил не меньше. Свою драгоценную он повстречал в этом самом клубе пять лет назад. Она участвовала в новом аквашоу – ныряла, обнаженная, как рыбка, в огромный стеклянный аквариум. Для Пата это была любовь с первого взгляда.
Он думал об этом, пытаясь поставить стул ножками вверх на стол. Но сегодня он выпил слишком много виски, в глазах темнело, руки не слушались, и проклятый стул все время соскальзывал на пол. А надо было еще вымыть заплеванный и залитый виски пол, отскрести туалеты, начистить унитазы и раковины, проветрить отдельные кабинеты…
Патрик нанялся уборщиком в клуб «Русалочка» пять лет и два месяца назад, а потом его пронзила стрела Купидона, когда он увидел, как Лоретта делает пируэты в воде. Ее кожа, нежно-золотистого, как у выдержанного виски, оттенка, тускло поблескивала, роскошные черные кудри плыли по голубой воде аквариума, глаза за защитными линзами казались фиалковыми.
Пат выпрямился, поставил-таки стул и полез в карман за маленькой бутылочкой виски. Осушив ее одним глотком, он аккуратно положил бутылку в урну.
Ему было двадцать семь, когда он впервые увидел несравненную Лоретту. Это произошло на второй день его пребывания в Америке. Пат был вынужден покинуть Ирландию в спешке – из-за некоторых неприятностей с законом и с невыплаченными карточными долгами, – но зато в Нью-Йорке он повстречал свою судьбу.
Пять лет спустя он скреб все тот же пол, совал в карман мелочь, которую ему оставляли посетители, и оплакивал утрату своей Лоретты.
Приходилось признать, что не у всякого хватит терпения на человека, поглощавшего виски литрами…
У Лоретты был размер XXL. При росте пять футов десять дюймов она весила двести фунтов и казалась раза в два крупнее Патрика Мюррея. Он был человеком миниатюрным, даже собирался когда-то стать жокеем, но по причине частого похмелья обычно пропускал утренние тренировки. Волосы у него были ярко-рыжие, цвета спелой моркови, лицо усеяно веснушками. Лоретта часто говорила ему, что он покорил ее сердце взглядом мальчишечьих ярко-синих глаз.